Главная / Публикации / Аркадий Шульман. «Местечко Марка Шагала»

Мы новый мир построим

По миру уже катилась и гремела революция. До поры до времени она обходила Лиозно стороной. Правда, иногда задевала своим крылом и это местечко.

В ночь с 30 апреля на 1 мая 1905 года в Лиозно были расклеены листовки, которые призывали ко всеобщему восстанию против самодержавия. 1 мая того же года здесь состоялась первая маевка. Она проходила в овраге, недалеко от местечка. На следующий год маевка была в Добромысленском бору. И на этом революционные страсти в Лиозно улеглись более чем на десять лет.¹

Но в других городах и весях революционеры — выходцы из Лиозно — по-прежнему активно стремились к новой, как им казалось, счастливой жизни.

Они ушли из родительских домов, прошли через тюрьмы и ссылки, чтобы построить новый мир. Умным и смелым людям хотелось жить без черты оседлости и процентной нормы, без вечного страха и заискивания перед сильными мира сего.

Григорий Абрамович Ривкин родился в Лиозно в 1877 году. В революционном движении его знали (впрочем, сегодня забыт) под псевдонимом Рыбкин Н.И. Образование молодой человек получил во Франции. Можно догадываться, что родители не бедствовали, раз отправили сына учиться на берега Сены. Но, вернувшись в Россию, Рыбкин с головой ушел в революционное движение. Был одним из организаторов Кронштадского восстания 1906 года. Оно было разгромлено, восемьдесят его активных участников казнены, свыше трех тысяч человек арестованы, в том числе и Рыбкин.

Революционную деятельность Григорий Абрамович сочетал с литературной, впрочем, тоже имевшей отношение к революции. В1902 году Рыбкин перевел на русский язык польскую песню «Кто кормит всех и поит?..» А после восстания, находясь в Морской следственной тюрьме, написал песню, посвященную памяти 19 кронштадских моряков, расстрелянных 21 сентября 1906 года.

Море в ярости стонало.
Волны бешено рвались,
Волны знали, море знало.
Что спускалось тихо вниз.
Вихрь промчался возмущенья.
Все народы гнев объял...
Смерть — царю, злодеям — мщенье,
Час суда для них настал.²

Мелодию на эти стихи впервые напели узники кронштадской тюрьмы, а затем песня разлетелась по тюрьмам и местам ссылок революционеров всей России.

«Весть о революции 1917 года пришла в местечко неожиданно, — вспоминал лиозненский старожил Дмитрий Сметанников. — Однажды утром, когда мы, железнодорожники, спали после трудового дня, вдруг прибежал весовщик и сообщил, что в Петербурге скинули царя. Никто не понимал, как это можно жить без царя. Весовщик объяснил, что власть перешла в руки временного правительства. Этот же весовщик собрал всех железнодорожников и повел к зданию волости на митинг. Он начал петь «Интернационал» и сказал, чтобы все пели вместе с ним. Никто слов не знал, но все ему помогали петь. На митинге выступал какой-то хорошо одетый человек. Он говорил, что теперь крестьянам дадут землю, не будет помещиков и капиталистов. В этот день никто не работал. На следующий день около волости было много народа. Все слушали ораторов, которые рассказывали о событиях в Петрограде».³

Лиозненская партячейка была организована в 1918 году. Она состояла всего из десяти человек. Архивные документы хранят их имена и фамилии: Думе Алексей Петрович, Мандрик Михаил Иванович, Кельместер Элла Эрнестовна, Титов Никифор Иванович, Иванов Иван Степанович, Марголис Ревека Мееровна, Капелевич Израиль, Гапеев Иван Леонтьевич, Эсинько Игнатий Михайлович. Секретарем партячейки был избран Израиль Марголис.⁴

Председателем Лиозненского волостного ревкома в 1921 году стал Мендель Борисович Пукшанский.

Новый мир построить не удалось, а вот старый разрушили до основания. Разрушили традиции, которые складывались веками, разбросали по миру семьи, которые держались за свою землю и дорожили ей, уничтожили память, которая, как компас, вела по многовековой дороге.

«Сендер-Нохим Просмушкин жил во флигеле, как раз напротив церкви, хотя всю жизнь был богобоязненным евреем, — вспоминал его внук Самсон Григорьевич Сусед. — У Сендер-Нохима было шестеро детей: две дочки и четыре сына. Парни стали обустраиваться в Лиозно. Дед был работящий человек. Он построил заезжий двор с магазином. У него был ледник. Сруб закапали в землю на несколько метров. Зимой сыновья рубили лед на реке, свозили в этот сруб и перекладывали соломой. Получался, говоря сегодняшним языком, холодильник. На базар, на ярмарки привозили мясные туши, и то, что не успевали продать, оставляли у деда в леднике. За это он, естественно, брал деньги. У него был большой амбар для хранения муки, зерна. И на этом он имел прибыль. Был крепким хозяином. Держал лошадь, корову. Всего добился своей головой и своими мозолистыми руками.

Один сын деда — Хаим сторожил сад у помещика Хлюстина. Другой — Гирш скупал лошадей в Лиозно, грузил их в товарные вагоны и отправлял на продажу в Петроград. Он хорошо зарабатывал, построил красивый двухэтажный дом на Вокзальной улице, недалеко от дома отца.

Помню, как у дедушки во дворе на Йом-Кипур делали обряд Каппара. Петуха крутили над головой и так отгоняли от людей болезни. Вернее, все невзгоды должны были от человека перейти на этого петуха. И надо мной крутили молодым петушком, а беременная женщина брала в руки куриное яйцо...

Дед сам не резал кур. К нему во двор приходил резник. Кур резали обычно к праздникам.

На небольшом дворе было много хозяйственных построек. И только небольшой участок земли отвели под огород. Им занималась бабушка. Она же смотрела за коровой, доила ее. В хозяйстве были куры. За лошадью смотрел дед и его сыновья.

Соседом деда был мастер, шивший шапки. Его все так и звали — кирзнер, что в переводе с идиша означает «шапочник». Соседями с другой стороны были родственники деда по фамилии Меерзоны. В феврале 1942 года, когда фашисты расстреляли лиозненских евреев, чудом спасся один мальчик, по фамилии Меерзон. Он попал в партизаны. Мстил фашистам и погиб в бою. Его отец был на фронте, вернулся после войны в Лиозно.

Дедушка каждое утро ходил в синагогу. Иногда я ходил вместе с ним. Утром там собирались все наши родственники. Сначала обменивались новостями, потом молились.

В субботу все собирались у деда дома на праздничный обед. Я был маленький, и меня сажали в конце длинного стола. Во главе стола сидел дед, потом — его сыновья, зятья, невестки. Каждый имел свое место. Дедушка наливал себе бокал вина, произносил благословение, отпивал глоток и передавал бабушке, так бокал шел по кругу. Потом все кушали.

Дедушка помогал бедным родственникам. Его дальняя родственница Малка осталась сиротой. Он взял ее к себе в дом. Отвел комнату, кормил, поил. Жила в Лиозно девушка Дора, потом она работала в Витебске учительницей. Это тоже дальняя родственница деда. Ее отец уехал в Америку на заработки и пропал. Дора с мамой остались без денег. Дед взял их в дом, они жили у него года три.

Такие традиции были во всех еврейских домах.

Когда пришла революция, в Лиозно мало кто понимал, что это такое. Потом появились комитеты бедноты. Среди «комбедов» было немало евреев. Однажды «комбеды» пришли к деду и сказали:

— Ты никого не эксплуатировал, но ты зажиточный человек. Мы будем строить кооператив. Вступай к нам со всем своим имуществом.

Сендер-Нохим Просмушкин был крепкий, кряжистый старик с большущими, натруженными ладонями. Когда он услышал эти слова, весь побагровел и выдавил из себя:

— Я с большевиками дел иметь не хочу.

«Комбеды» собрались на совещание и постановили: «У Сендера-Нохима Просмушкина конфисковать имущество в пользу кооператива». Забрали все: и корову, и лошадь, и все хозяйственные постройки, и дом. Деда с бабушкой просто выбросили на улицу. Их дети к этому времени разъехались — кто в Москву, кто в Ленинград. Дед с бабушкой уезжать из Лиозно не захотели.

Их приютила одна белорусская семья. Они жили на берегу реки, знали деда как очень трудолюбивого человека. Дали ему кровать, стул, самовар и не брали денег за постой. Каждый день дед ходил смотреть на свою усадьбу. От переживаний заболел и вскоре умер.

Кстати, его дочь, а моя мама, вышла замуж за начальника Лиозненской милиции Гирша Суседа. Он до Первой мировой войны окончил в Витебске коммерческое училище. Потом воевал на фронте. После революции устанавливал в Витебске Советскую власть, служил в ЧК. Оттуда его отправили в Лиозно. Остановился Гирш Сусед у деда на квартире и там познакомился с мамой. Но это не спасло Просмушкиных от грабежа, который устроил комитет бедноты.

Первый раз меня привезли в Лиозно, когда мне исполнилось три годика, в 1925 году. С того времени я часто бывал в местечке. Когда дед умер, вся его родня собралась на похороны. После похорон я с двоюродным братом Сашей пошел на базар. Какой-то крестьянин увидел нас и сказал: «Шендеренка внуки приехали». И все стали на нас смотреть.

Дети и внуки Сендера-Нохима воевали в годы Великой Отечественной войны. Лейзер Просмушкин — танкист, погиб в 1941 году. Самуил Просмушкин погиб под Сталинградом. Залман ушел добровольцем в составе коммунистического батальона. Оборонял Москву. Прошел всю войну и закончил ее в Берлине.

Потомки Сендера-Нохима сегодня живут в Витебске, Москве, Петербурге, в Соединенных Штатах Америки. Вот только никого не осталось в Лиозно».

Последний раз Самсон Григорьевич приезжал в Лиозно в 1965 году. Никого из его родственников уже не было в городском поселке. Он долго гулял по улицам, подходил к местам, знакомым с детства. За весь день его узнала одна пожилая женщина. Лиозно стало совсем другим, и больше Самсон Сусед туда не приезжал.

Примечания

1. Из воспоминаний Соболева Григория. Хранятся в Лиозненской районной библиотеке.

2. «Песни и романсы русских поэтов», «Библиотека поэта», Москва-Ленинград, 1965, стр. 1064.

3. Из воспоминаний Сметаникова Дмитрия. Хранятся в Лиозненской районной библиотеке.

4. Государственный архив Витебской области, ф. 10052, о. 1, д. 7, л. 84.